РАССКАЖИ ДРУЗЬЯМ
Борис Гусаков
"Цитатная мифология"
Коммерческое использование материалов сайта без согласия авторов запрещено! При некоммерческом использовании обязательна активная ссылка на сайт: www.kruginteresov.com
Есть такое явление в культурной жизни, которое я бы назвал «цитатной мифологией». Это когда какая-то цитата из книги известного писателя вырывается из контекста и потом в этом «оборванном виде» истолковывается в том ключе, какой нужен толкователю. Тут главное - ссылка на авторитет и уверенность в том, что никто вникать и проверять не будет. И это, к сожалению, срабатывает на протяжении многих поколений (я имею в виду наше время), хотя, казалось бы, так просто - взять и заглянуть в первоисточник, хотя бы из простого любопытства: а то ли там написано на самом деле? Таких примеров довольно много, но я остановлюсь только на двух, прежде всего, потому, что на их неверном истолковании (сознательно неверном) выстроены целые культурологические или даже философские системы, которые, по сути, затемняют понимание первоначального смысла глубоких мыслей, которые, безусловно, там (у этих писателей) есть. Речь пойдет об известной фразе Тютчева «Мысль изреченная есть ложь» и о еще более известной мысли Достоевского о том, что «Красота спасет мир».
Слова Тютчева о «мысли изреченной» толкуются и используются с целью доказательства, что мысль нельзя выразить словом, для ее выражения слова вообще не нужны, а нужны некие другие средства. Какие именно средства могут выразить мысль (именно мысль), отчетливо не говорится, но намекается на музыку, художество, танец или вообще любые телодвижения и позы, которые сегодня именуются «перформансом». Здесь нужно сразу обозначить нашу позицию, отчетливо и однозначно: мысль может быть выражена только словом, и если она не имеет словесного выражения, то ее просто нет. Если, конечно, под мышлением понимать способность человека к отвлеченному, абстрактному размышлению, постижению мира и себя самого, а не что-либо инон вроде мечтательных грез или чувственных сновидений. Другими средствами, бессловесно можно выразить чувство (страсть, нежность) или эмоцию (страх, восторг, ненависть и пр.), но это не называется мыслью.
Если говорить конкретно о самом стихотворении Тютчева и той позиции, которая там выражена, то можно обнаружить, по крайней мере, две важные темы. Во-первых он говорит, что чувство, сильное эмоциональное состояние невозможно выразить словесно, по меньшей мере словесного выражения будет совершенно недостаточно, - «Как сердцу выразить себя?» Об этом он говорит очень сильно и выразительно и, самое главное, - в этой части он совершенно прав. Эмоциональная и чувственная сфера это как раз то, что объединяет нас с природой - в отличие от мысли, которая нас разделяет, и для выражения чувств и эмоций слова не нужны или почти не нужны. Вторая проблема, более важная, - «Другому как понять тебя?», - проблема высказывания-понимания требует отдельного разговора.
Сколько бы ни сочинялось фантазий о человеческом разуме, интеллекте, мыслительной способности в целом, главным здесь остается тот факт, что человек мыслит словом, словами, связной речью и никак иначе. Это так, но тут есть и проблема, - как человек слышит и понимает мысль другого, выраженную словами. Тютчев тут прав в том смысле, что когда мысль выражается словами, становится фразой, текстом, то она может быть понята формально, буквально, т.е. будет потеряна ее суть, и мысль предстанет в искаженном, а иногда и перевернутом виде. Известный психолог Р. Адлер называет это «буквализмом понимания» и считает серьезным препятствием для общения людей друг с другом. Это напоминает ситуацию с евангельскими притчами, когда Иисус предупреждает слушателей, чтобы они вникали в смысл сказанного, а не привязывались к отдельным словам: «Имеющий уши да слышит». Из простого текста выступает смысл, который сам по себе не содержится ни в одном из слов притчи, нужно умственное напряжение, чтобы там его обнаружить. То-есть человек, в принципе, может увидеть за внешним словесным выражением глубину и суть содержащейся там мысли и понять ее. Собственно говоря, вот эту способность человека - за внешней оболочкой (в данном случае слов) увидеть суть и смысл содержания - и следует называть интеллектом, разумом, пониманием, проникновением и пр.
Тут стоит сделать еще одно замечание. Понимание практически всегда происходит через диалог «говорящий-слушающий» (или «пишущий-читающий»), и в каком-то смысле имеет вопросно-ответную структуру, хотя иногда и в неявной форме. Самое главное здесь, что слушающий понимает суть вопроса, который ставит говорящий, в том случае, если может сам задаться этим вопросом. Собственно, это и есть то, что называется «говорить на одном языке».
Тютчев вообще поэт со склонностью к философским размышлениям, но в поэзии это может быть выражено только метафорически. Причем метафоры у него бывают очень смелые, поэтому такого рода стихотворения нужно читать очень внимательно, проникая в смысл всего текста. К примеру, в известном стихотворении у него есть выражение «мыслящий тростник» («Душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник»). И я встречался с использованием этой «формулы» буквально, в том смысле, что мышлением наделена вся природа и даже растения. Это полный абсурд, поскольку Тютчев как раз и говорит о глубоком разрыве между человеком и природой и главная причина этого как раз и состоит в способности человека мыслить в отличие от остальной природы. «Мыслящий тростник» у Тютчева это как раз человек, который «ропщет» и выбивается из «слаженного гармонического хора природы». Это еще один пример того, как вырванное из контекста и буквально прочитанное слово (фраза) может совершенно исказить, перевернуть мысль автора.
Поэтому, подводя некоторый промежуточный итог, я сказал бы примерно так: нам нужно стараться (насколько возможно) увидеть и понять суть вещей, часто скрытых за внешней оболочкой слов, а не отказывать самому языку в главном его назначении – служить средством общения. Язык может быть несовершенен, совершенствоваться нужно нам самим.
Еще более интересная (и серьезная) история произошла со словами Достоевского о красоте и мире. Ее с самого начала толковали по-всякому, причем с чьей-то легкой руки она стала звучать так: «Красота спасет мир». Но дело в том, что у Достоевского написано иначе: «Мир спасет красота». Казалось бы какие мелочи, но с этой «мелочи» все и началось. Достоевский имел в виду, что мир спасается красотой, которая имманентно присуща самому миру, т.е. мир сможет удержаться от распада и гибели, потому что в нем есть красота. Это, по смыслу что-то вроде того, что «город устоит, пока в нем остается хоть один праведник». В этом можно убедиться, читая другие места у Достоевского, в частности вот одна цитата из «Дневников писателя»: «Берегите душу, верьте в добро, а мир спасет красота, милосердие и любовь». Когда же говорится, что «красота спасет мир», то в этом случае получается, что некая «красота» выступает в качестве «спасительницы мира», что-то вроде специальной комиссии или комитета по красоте. Именно так и стали понимать и толковать это место. Естественно, что тема о красоте тут же переместилась в область эстетики. Ведь, как говорили (и говорят до сих пор) всякого рода теоретики искусства: «С изобретением эстетики … красота получила новое определение и выделилась в самостоятельное понятие». Таким образом, на роль «спасителей мира» были выдвинуты люди мира искусства, - художники, музыканты, поэты и т.д., причем и сами они убеждены в своих полномочиях в плане обладания и распределения красоты в мире.
О современных «людях искусства» мы еще поговорим, а пока вернемся к самой проблеме красоты. Ведь Достоевский писатель серьезный, порой даже через край, и о красоте он говорит (устами своих героев) очень важные и даже загадочные слова : «Красота это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки». Вот это «неопределимая» и является настоящей проблемой. То-есть красота это не эстетическая забава, а настоящая онтологическая проблема, которую человек должен решать своей жизнью, сделать выбор. Но может и не решить, и тогда обнаруживает Красоту в Содоме (как и сегодняшние люди искусства). Как говорит тот же Дмитрий Карамазов «В Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей». Вот здесь и должен сделать человек свой выбор: сможет ли он увидеть красоту Божьего мира или обнаружит ее в Содоме, и выбор этот осуществляется в сознании и сердце человека, - «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».
Тут есть еще один очень интересный и характерный момент. Отделение красоты от мира и выделение ее в «специальную» эстетическую область или категорию дает возможность производить различные спекуляции на эту тему. Переводя вопрос в плоскость: так что же все-таки лучше, красота или уродство, начинают рассуждать о том. кто же из них спасет мир, а заканчивают тем, что между красотой и уродством и разницы никакой нет, даже, пожалуй, уродство для спасения мира предпочтительнее. (У меня под рукой статья известного теоретика искусства Ж. Нива, там именно так и написано). Такой же дрейф от красоты к уродству делает и современное искусство, по крайней мере, последние два века. Это все забавные интеллектуальные игры, но к Достоевскому они никакого отношения не имеют. У Достоевского, кстати, красота противопоставляется не уродству, а злу (дьявол с Богом борется), и разговор идет не об эстетических категориях и изысках, а о судьбе самого человека в этом мире, и если спасется сам человек, вырвется из Содома, то есть надежда и на спасение мира.
Заканчивая, хочу заметить, что переубеждать кого-то я не собираюсь, это последнее дело, но мне досадно, что поверхностное толкование глубоких мыслей, перевод серьезных размышлений в водевильные куплеты, лишает многих людей возможности понять важные вещи: расхожая трактовка может помешать собственному пониманию. И единственный выход здесь таков: если кто-то действительно хочет разобраться в каком-то вопросе, пусть сам предпримет умственные усилия и разберется, что к чему. И я присоединяюсь к тому, что всегда говорит И. Волгин в своей передаче «Игра в бисер»: «Читайте и перечитывайте классику». И добавлю от себя: и думайте при этом.